Ребров Никита Андреевич

Тульские рассказы. ДОМНА НА КОСОЙ ГОРЕ // Вечерняя Москва1933№ 163, 19 июля
Эй. ЛЮДИ, не кормите меня мусором!
В отличие от автора этих строк Никита Ребров не поставил восклицательного знака. Достаточно, считал он, если каждая буква будет кричать своей величиной: буквы же получались полуметровые. Он окунал кисть в белила и бережно касался ею железного туловища домны.
- Берегись!- закричал каталь Он разбежался со своей вагонеткой. нагруженной белым известковым камнем.
Никита отошел в сторону. На всякий случай он заглянул в тележку, увидел, что каждый камень не больше человеческой руки, вернее, ладони, и, довольный, снова взялся за кисть.
Через несколько минут на третьей косогорской домне появилась следующая надпись:
- Я требую хорошей пищи!
Если бы Никита Ребров подумал о себе в третьем лице, он мог бы сравнить себя с врачом, которому, наконец-то, удалось поставить диагноз. Домна была больна, но ее болезнь некоторое время оставалась неопознанной. Как лечить неизвестную болезнь? Домну явно лихорадило, о, иногда она грозила похолоданием, будто больной, в чьих конечностях остывала кровь. Ее тревожным желудочным соком, ее повышенной кислотностью был некондиционный чугун хрупкий, как кости ревматика, - вот чем мстила третья косогорская домна за плохую пищу, за  безалаберную шихту.
Вышеописанная сценка происходила в Туле, в километрах десяти от города, на Косой горе. Здесь рядом с двумя старинными домнами недавно встала новая. Она обогатила индустриальный тульский пейзаж. Крохотными выглядят около нее, высокой и современной, древние печи начала русской промышленности. Когда Никита Ребров дождался ее первой плавки, он подумал, что Косогорский завод начинает новую, ладную жизнь. Он ждал много лет. Косая гора была его детством и юностью. В не очень далеком прошлом  - одоевское лесничество и отец-сторож. Одоевский помещик платил отцу пять рублей в месяц. В те годы и в Одоеве и в Туле, и в лавках, и не базарах было очень много дешевой снеди, однако, отец не в силах был прокормить восьмилетнего Никиту.
Мальчуган пошел на услужение к купцу. И хотя Никита впоследствии узнал большую и боевую жизнь с фронтами, с шумными боями против войск генерала Деникина и адмирала Колчака, с службой в Балтийском флоте и дальними плаваньями, все же он любил вспоминать свою тяжелую жизнь у купца. Он любил не эту жизнь - кто любит пытки и ад? Он любил воспоминания об этой жизни. Очевидно он любил свою раннюю пору за то, что она выковала в нем на всю жизнь дух рабочего возмущения.
Вот он в Туле. От косогорских печей идет холод. Завод заброшен Ребров стал добиваться пуска завода. Он нашел многих друзей в этом деле -  друзей и помощников. Он испуганно смотрел в лицо разным комиссиям, комиссии были против пуска завода. Это были пресловутые разговоры о рентабельности, и как было доказать, что если завод даст тысячи тонн чугуна московским предприятиям. то это и будет по нашему рентабельно? Друзья Никиты победили, и в 1926 году на Косой горе была задута первая домна, а в 1928 заработала и вторая.
Потом настушили известные годы, когда заводы стали расти не по дням, а по часам, когда в тульских и степях появились шахты-американки и в долине двух рек, Шата и Любовки, стал подниматься химический город. Тогда и на Косой горе жизнь изменилась круто, очень круто. Возле старинных печей выросла новая большая домна, и Косогорский завод стал крупным металлургическим заводом, в котором весьма нуждаются и Москва и область.
Но вскоре молодая домна заболела. Она давала гораздо меньше того, что могла давать, да и чугун ее часто оказывался некондиционным, что позорило и домну, и весь завод, и Тулу, и Никиту Реброва. В описанное время его поставили на массовую работу, так как никто не знал лучше, чем он, интересы каталей, насыпщиков. ямщиков, горновых, газовщиков и этом горы. Что-то не за ладилось между страной и домной. Из-за домны завод становился должником. Никита с начала года подсчитывал долг. Он все рос и рос. Прошло три месяца завод - задолжал пятнадцать тысяч тонн чугуна. Прошло еще три месяца - долг уродливо вспух. Уже завод должен стране двадцать восемь тысяч тонн чугуна. Так третья домна попала на черную доску. Случилось это в самый неподходящий момент, когда по всему Союзу идет конкурс домен.
В чем же дело? Может быть план неправильный, и домна напрасно будет выбиваться из сил? Нет, таких мыслей у Никиты Реброва не было Он знал, что если люди у домны будут работать как следует, она свой чугун даст. Для этого нужно, чтобы бригадники выплавляли в каждую смену 120 тонн чугуна, давали тридцать семь подач и формовали 4.144 модели; чтобы насыпщики насыпали руду с бровок, снизу и рубили крупную руду; чтобы катали ставили вагонетки на место или сдавали их из рук в руки; чтобы ямщики равномерно подавали сырье в печь, следили за его качеством и правильно загружали; чтобы газовщики блюли чистоту вокруг кауперов, держали в исправности все механизмы и следили за работой фурм; чтобы горновой с подручными следил за охладительным устройством и менял фурмы в пять минут, а амбразуры - в десять; чтобы формовщики делали формовку по продольке, давали сколько нужно моделей к выпуску и не делали безобразных «моряков»; чтобы чугунщики во-время убирали чугун и не задерживали поля для формовки; чтобы десятники поддерживали дисциплину, держали в чистоте катальный двор и пожоги и убирали мусор.
Если домна плохо ест и плохо варит, значит люди у домны не работают как следует. Никита Ребров знал это твердо. Что же ест домна? Ее обед – шихта - состоит, как и всякий приличный обед, из трех блюд. Первое блюдо - руда, второе кокс и третье - известковый камень. Известковый камень, именуемый флюсом, поглощает вредоносную серу, делающую чугун хрупким. Но мало, если домна получит обед из трех блюд, надо еще, чтобы каждое блюдо было хорошо приготовлено. Кокс с мусором плохое блюдо. И плохим блюдом будет крупный камень. А если все это окажется еще в неподходящих х количествах, то обед для домны получится отвратительный.
Так Никита Ребров начал изучать болезнь. Однажды он увидел, как каталь возил вагонетку с камнем, где многие куски были величиной с человеческую голову. Он забил тревогу, заставил разбить головы. В другой раз взвесил вагонетки, которые уже были взвешены весовщиком. Каждая вагонетка киреевской руды вместе с тарой должна весить 906 килограммов. Стояло несколько таких вагонеток. Когда снова взвесили, оказалось, что в одной было свыше тысячи, в другой - 970 кило, в третьей - 980. Домна получала уродлевую шихту. И когда был составлен акт технической комиссии, то там оказались просто зловещие слова: «повышенный расход руды в количестве 290 килограммов на 4.100 килограммов кокса может вызвать расстроенный ход печи в сторону похолодания...».
  - Это не говоря уже о плохом чугуне! воскликнул Ребров.
Так он опознал болезнь. Болезнь домны это неточный вес, большие куски и мусор вместо угля. Так он повернул все свое внимание на пищу для домны.
 - Эй, люди, не кормите меня мусором!- писал он на ее железном панцыре...
Рассказ не имеет конца. Повествование идет по горячим следам. Домна еще находится на черной доске. Болезнь опознана, но еще не вылечена. Надо еще упомянуть, что домну на Косой горе лечит сейчас не один Ребров, в ряды ее врачей вступили бригады формовщиков, газовщиков, каталей, ямщиков, насыпщиков и десятников.
С ГЕХТ
Тула

 Московская правда, 1936, № 293

"БЕСПОКОЙНЫЙ" ЧЕЛОВЕК С КОСОГОРСКОГО ЗАВОДА
«Реброва Никифора Андреевича, члена ВКП(б) с 1921 года, работающего на Косогорском заводе 15 лет, активнейшего рабкора, буквально вышвыривают с завода. Человека довели до болезненного состояния. И все это по прямой санкции парткома (секретарь Сазыкин), считающего Реброва за его самокритику кляузником», писал в своем письме из Тулы в редакцию тов. Елизаров.
Расследование этого письма, проведенное специальным корреспондентом «Рабочей Москвы», вскрыло следующую картину.
 Ребров слывет на Косогорском металлургическом заводе человеком беспокойным. Ребров не ограничивается своими непосредственными обязанностями. Он излишне любопытен. Его интересует, например, почему работники ОРС выдают знакомым записки на внеочередную покупку товаров, почему отдел капитального строительства затягивает стройку различных объектов, почему не берегут государственное добро. Но Ребров не только любопытен: о непорядках и злоупотреблениях он имеет издавна им усвоенную привычку говорить на собраниях, писать в газеты «Дзержинец», «Коммунар», а иногда и в центральные газеты.
По материалам Реброва в 1930 году на призаводском руднике и на Кураковском карьере было сменено все руководство, 1932 году был снят с работы треугольник завода, в 1933 году разоблаченный им в злоупотреблениях начальник исправительно-трудовой колонии Зайцев был осужден на 3 года. Наконец, в период чистки партии в 1933 году Ребров состоял членом комиссии по проверке. Следовательно он знает всех, его знают все. и поэтому... он оказался лишним на заводе. Его не травят, нет. Формально здесь все обстоит гладко, но фактически неуклонно и последовательно ведется линия на то, чтобы выжить Реброва с завода. Вот отдельные эпизоды этой истории выживания.
Реброва кооптируют в поселковый совет и, не проведя членом совета, поручают работу заместителя председателя, затем с этой работы снимают как не члена совета и направляют на работу председателя заводского совета общества изобретателей. 4 месяца работает здесь Ребров и все 4 месяца не получает зарплаты. В парткоме об'ясняют это тем, что... все изобретатели на заводе оказались пассивными, и заводоуправление, не имея средств от экономии по изобретениям, не могло оплатить работу председателя общества. Ребров получает свою 4-месячную зарплату только по решению нарсуда.
 Начинаются дни поисков новой работы. В парткоме от секретаря Сазыкина Ребров изо дня в день слышит один и тот же ответ: «Обожди, работы нет», и, наконец, его отсылают в стол найма. Но Реброву удалось и без содействия парткома найти работу в качестве судебного исполнителя. В парткоме облегченно вздохнули: наконец-то Ребров оставит их в покое. Но едва 17 ноября Ребров вступил в исполнение своих новых обязанностей, как 20 ноября ему вручили служебную записку следующего содержания:

«Коммунотдел завода напоминает ввиду порвавших (!-Ред.) связей с заводом необходимо сдать квартиру, в противном случае будет подано в нарсуд о выселении на основании 171 ГК.
Начальник коммунального отдела НЕМЧИНОВ».

У Реброва жена и двое детей, безобразным отношением к нему он доведен до нервных припадков, заключение тульских врачей требует его немедленного лечения. Член парткома Дробиш сам заявляет, что Ребров становится невменяемым, а в завкоме курортная карта Реброва с заключениями врачей лежит без движения заводоуправление 4 месяца оставляет его без зарплаты, партком не предоставляет работы и «блюстители» законности из заводского Коммунотдела спешат выселить его с территории завода.

Не делает чести Косогорскому парткому го положение, в котором оказался член партии и честный работник т. Ребров. Не делает чести и газете «Коммунар» то, что она не взяла под защиту своего старейшего рабкора. И недопустимой беспринципностью звучит ответ редактора газеты «Дзержинец» т. Рязанова: «Ребров больше рабкор «Коммунара», чем нашей газеты», ответ, которым т. Рязанов напрасно пытается оправдать свою безучастность в этом деле.
7 декабря состоялось решение парткома направить Реброва на работу профорга в цехе коммунальников и служащих. Но на вопрос, прямо нами поставленный тов. Дробишу о том, справится ли с этой работой сейчас издерганный и больной Ребров, мы услышали категорический ответ:
Нет, не справится.
Естественно спросить у Косогорского парткома, с какой же целью он направляет человека на работу, если заведомо считает, что с работой он не справится?
«Рабочая Москва» полагает, что при вмешательстве в это дело Тульского горкома партии, нетерпимая атмосфера выживания человека с завода за самокритику будет рассеяна до конца.